Есть на Волге утес - Страница 8

— Но тебе же легче стало.

— Не ладанка меня подняла — тревога. Если отца убьют — погибнем мы. Может, съездишь туда еще раз?

— Завтра не вернется — поеду. Подождем.

4

Подьячий Сухота Аленку перед воеводой как мог расхваливал, желание его распалял. Съездил в Красную слободу, завел свои лисьи разговоры:

— Что делать будем, Андреян Максимыч, — воевода жениться вздумал?

— Не ври. Из него жених, как из лыка чересседельник.

— Может, это и так, однако невеста — такая ягодка-малинка…

— Кто?

— Кузнеца Ортюхи дочка. Очаровала она его.

— Вот уж истинно — седина в бороду, бес в ребро. Не сладить ему с ней.

— Помогут.

— Кто?

— Да хоть бы и ты.

— Я те язык за гнусные речи вырву!

— Не понял ты меня, боярин. Я ж не в смысле греха.

— А в чем?

— По-братски поможешь девку обломать. Она ершиста, сам знаешь, а кузнец тошнее ее. Век благодарить тебя будет. Сколь добрых дел сделаем: воеводе радость, девке сладкая жизнь и тебе услада.

— Ну и сатана ты, Ондрюшка.

— По Ортюхе давно батоги плачут. Я знаю: о нем прежний барин разнюхал. Вот-вот сыщики приедут. Сей побег у него четвертый — пощады не будет. И куда ей тоды деваться? Только к воеводе прислониться.

— Подумать надо, подьячий.

— Чо тут думать. Я уж за Ортюхой гонца послал.

5

Отца ждали пятеро суток. Все думали: вот-вот появится. Мать упрашивала ехать, Аленка медлила — боялась разминуться.

На шестые сутки, утром, — снова гонец от Сухоты. И принес тот вершник страшную весть: прибыли из-под Арзамаса сыщики, на Ортюху наложили кандалы, будут бить батожьем, и только одна Аленка может его спасти. Надо броситься на колени перед Андреяном Максимовичем или перед воеводой — жизнь Ортюхи в их руках.

Аленка, оседлав лошаденку, поскакала в Красную слободу.

Все эти дни бессписочные людишки жили в большой тревоге. Одни настроились на заболотское сидение, другие подумывали о побеге. Есть же иные места, где можно скрыться от глаз сыщиков и дьяков. Вдруг по слободе весть — Заболотского кузнеца Ортюшку поймали, выдали сыщикам, и велено всем выйти на площадь, где беглеца положат под батоги. Правеж — не новость для краснослободцев, но раньше били виновных либо на конюшне, либо в Темникове на воеводском дворе. А ныне, на-ко, на площади при всем народе. Около приказной избы вкопали сосновый столб, ввинтили в него кольцо…

Аленка въехала на площадь, не успела соскочить с копя, как схватили ее за руки два дюжих стрельца, подвели к Сухоте.

— К Андреяну Максимовичу мне! — крикнула Аленка.

— Поздно приехала, девка. Андреян в Темникове, у воеводы.

— К воеводе пусти! Я вымолю…

— Гневен он ныне. Отец твой дерзостен с ним был. Поздно.

Толпа на площади загудела. Из приказной избы вывели кузнеца, раздетого по пояс. Он заметил Аленку, остановился. Палачи потянули его дальше, но Сухота поднял руку, кивнул стрельцам. Те отпустили Аленку, она рванулась к отцу, обвила руками шею.

— Прости меня, дочка, — сказал тихо Ортюха. — Мать береги. И не покоряйся.

— Изверг ты! — злобно сказал подьячий. — Сам в могилу идешь и дочь туда же тянешь.

— Погоди, гад, придет время. И ты в муках подохнешь! — кузнец резко развел локти, протянул к Аленка руки в кандалах. — Погляди на железы, дочка, навек за» помни.

Палачи рванули кузнеца, подтащили к столбу, подняли руки к кольцу, звякнула защелка. Привычно взяли длинные палки, поплевали в ладони, встали по сторонам. Сначала размахнулся один, ударил по обнаженной пояснице. Кузнец вытянулся, охнул. Затем ударил другой палач, по спине. Колени у Ортюхи подломились, он повис на руках. Аленка, вырываясь из цепких лап стрельцов, закричала на всю площадь:

— Не надо-о!..

Сухота махнул рукой, стрельцы поволокли Аленку на крыльцо приказной избы. Свистели батоги, удары глухо и равномерно падали на обмякшее тело отца. У Аленой потемнело в глазах…

…Очнулась на ступеньках от громких голосов. Стрельцов рядом не было, а на крыльце стоял Логин и строго говорил стоявшим на площади мужикам:

— Вашего же спасения ради Андреян Максимыч велел передать — скоро на темниковской земле дьяки из Москвы будут сыск творить. И всех, кто в посадских списках не значитца, будут ловить, ковать в цепи, бить батогами и отправлять в прежнее тягло. Воля ваша, если не хотите в Заболотье стоять, ждите дьяков здесь. У них, я мыслю, цепей и батогов на всех вас хватит. Помните это.

Кто-то крикнул: «Избушки наши ломать, ай нет?!»

И Логин ответил:

— Жилье рушить не след. Уедут дьяки — сызнова сюда вернетесь. До холодов в землянках перетолкаетесь.

Толпа медленно расходилась.

— Батя… где? — спросила Аленка приказчика.

Логин ничего не ответил, помог встать на ноги, привел на господский двор. Ортюха лежал на старой телеге вниз лицом и тихо стонал. Спина вспухла буграми, по багряным полосам сочилась сукровица.

Заводя в оглобли лошаденку, на которой приехала Аленка, Логин сказал:

— Благодари Андреяна Максимыча. Итти бы вам всем троим в Арзамас, к помещику. Теперь же вы принадлежите господу богу и ему. Откупил он вас. Батю лечи — может, выходишь.

Выехав из слободы, Аленка остановилась на берегу, нарвала листьев подорожника, вымыла их в воде, положила на спину отца. Сняв с себя исподницу, расхлестала ее на ленты, перевязала. Отец стонать перестал, но в сознание не приходил.

В пути он умер.

6

Как проснулся воевода после той злополучной ночи, так и задурил. Ни домашние, ни городские дела на ум не идут. Из столичных приказов грамоты одна за другой идут — их не только исполнять, читать воевода не успевает. Одна лишь мысль в голове — как бы девку Аленку увидеть. Холопы каждый вечер ноги ему парят, боли стали проходить, а сна нет. Только закроет воевода глаза, а перед ним Аленка стоит. Полы сарафана под пояс заткнуты, ноги — будто репа, икры — словно балясины точеные. Уж до чего дело дошло — стоит воеводе повернуться на левый бок, как чует он всем телом девичье тепло. Очнется воевода, а рядом пустота, и рука плетью падает на холодную перину…