Есть на Волге утес - Страница 17

— Мужики! Вчерась прибыл к нам с Дону казак Илья, сын Иванов, по прозвищу Долгополов. А послал его атаман Разин. Вот оно, долгожданное. Я сам, вы знаете, в грамоте не силен, посему поручаю его моему асаулу. Федька, чти!

Горбун взял письмо, поднялся на пригорок, выпятил грудь вперед и, облизнув губы, начал читать:

— Грамота. От Степана Тимофеича Разина и ево есаулов молотцов. — Еше раз облизнул серые губы. — Пишет вам Степан Тимофеич, всем русским людям, а також татарам и чуваша и мордва и черемисе, што задумали мы поднятся супротив государевых неприятелей и изменников, штобы из Московского государства изменников — бояр, думных дьяков выводить, а в городах воевод и приказных и мирских кровопивцев выводить, а черным людям дать свободу. А хто хочет промыслить, всем итти на Волгу, а с Волги итти на Русь. А все апальныя и кабальныя шли бы к моим казакам, когда я знать дам. — Горбун замолчал, перевернул лист, поглядел на обратную сторону.

— Читай дале!

— А все, мужики. Более ничего не написано.

— Как это все?! — закричали ватажники. — Если будет знак, то когда? И куда иттить? Волга велика. Раз пришел звать — говори.

— Тихо, ватажники! — Атаман поднял руку. — Ватага наша малая, и шел Илья Иваныч, сами знаете, не к нам. Однако все, он нам обскажет. Только не базлайте все сразу. По одному.

— Иде счас Степан Тимофеич? — крикнул кто-то.

— Где сейчас атаман, я не знаю. Расстался я с ним весной. Послал он меня по земле ходить, грамоту эту носить. Велел в Москве побывать.

— Людей вокруг его много ли?

— Считай сам. Окромя его казаков, обещают быть со стороны атаман Серега Косой, а с ним три тыщи воль-ников. С Терека был гонец от Алексея Протакина. У того две тыши. Чешреста конных привел из Запорожья атаман Боба. И еще много вольных людей идут и идут под Стенькину руку.

— Может, пока ты по земле ходишь, они там уже и на Волгу вышли?

— Не думаю. Зачин такому великому делу не прост. Итти на бояр и воевод без пушек и пищалей немыслимо. Придется вам подождать.

— Я вот о чем знать хочу, — горбун подошел к Илье. — Скажи, казак, как с батюшкой-царем будет? Ежли на бояр итти, то государь наш тоже боярин. А он помазанник божий. Атаман твой в божий промысел верит?

— Атаман бога чтет. Пять лет тому он с казаком Кондратием в паре пешком в Соловки ходил, штобы святым чудотворцам Изосиму и Савватию поклониться. А насчет батюшки-царя, это как придется. А тебе помазанника божия жалко, или как?

— Я не о себе думаю, а о людях. Ежли божеского благословения промыслу атаманову не будет — черный и всякий люд за ним не пойдет. Все мы люди православные…

— Знает он об этом. Думал много. Есть в Москве служители церкви нашей, кои с атаманом рядом стать хотят, и дело его будет благословлено. Я как раз за этим в стольный град иду.

— И еще скажи, казак…

— Хватит, ватага! — крикнул атаман. — У нас разговоров до ночи не кончить, а у Ильи Иваныча впереди путь долгий и трудный. Скажи, казак, Степану Тимофеичу, что мы его знака будем ждать. Грамоту асаул перепишет. Спасибо тебе за речи прелестные, поезжай о богом.

Когда Аленка садилась на телегу, подошел горбун, подкинул пистоль, поймал за рукоятку, сказал:

— Штука сия атаману зело приглянулась. Ты бы, парень, подарил ее ему, а?

— Подарки не передаривают, есаул, — выручил Аленку Илья. — Да все равно у вас зелья для пистоля нету.

Ватажники гостей проводили к тракту.

До Коломны добрались без помех. Лошадей и телегу Илья продал на базаре. Лодку с парусом нашли легко, на коломенском берегу их было много. Купили еды, остальные деньги Илья передал Аленке. В городе не задерживались — вышли в путь ночью, на веслах. Ветра не было, двигать ладью против течения было нелегко.

К утру измаялись все трое, но прошли немало. С рассветом водная тишь растревожилась легким ветерком, затем пришел теплый упругий ветер. Илья поставил парус, сменил Савву у кормила. Поп перебрался на нос лодки и тотчас же уснул.

— И ты, калена вошь, спи, — сказал Илья. — Я уж как-нибудь один. Такой ветер прозевать грех.

Аленку бессонная ночь доконала, она сидела на веслах наравне со всеми Болели плечи, спина На ладонях всплыли мозольные подушечки — пальцы жгло будто огнем. Сон свалил ее сразу.

Проснулась — над нею полог звездной ночи. Проспала весь летний, длинный день. Лодка, слегка покачиваясь, стояла у берега, неподалеку мерцал костерок. Там Илья и Савва готовили какое-то варево. Увидев выброшенные на песок верши, догадалась, что варится уха.

— Руки болят? — спросил Илья, когда Аленка вышла на берег.

— Вроде бы легче.

— До свадьбы заживет, — заметил Савва. — А мы рыбки промыслили.

— Из чужих вершей вынули. Украли, — Илья рассмеялся, обнажив крепкие зубы.

— Рыбка ничья. Она божья, — убежденно сказал Савва.

— А верши чьи?

— Верши мы снова в воду внедрим. Вот и выйдет — несть греха.

— Котелок откуда?

— Хлеб покупая, Христа ради выпросил.

С ухой расправились быстро.

— Снова за весла? — спросила Аленка.

— Не твоими руками за весла, — сказал Илья, облизывая ложку и засовывая ее за голенище сапога. — Ночью будем спать. Я, калена вошь, тоже не двужильный.

Савва ничего не ответил, он старательно тер мятый котелок. А когда Илья ушел, сказал:

— Человек сей — необычный. Про Стеньку я слыхал и до него. Говорят, от Войска Донского оторвался, ходит по низу и разбой творит Истинно — душегубец, вор и сатана. Этот — его промысел тянет. Стало быть, одного поля ягода. Но погляди ты на доброту его. Нас с тобой, как малых дитев, от Касимова ведет, жалеет, помогает. Ни полушки медной из твоих денег не взял, а мог бы. Лодку выкрасть ему — плюнуть раз, а вот купил же. На разбойника не похож. Аки голубь.