Есть на Волге утес - Страница 16

К оглавлению

— Что же это вы, вши каленые, своих хватаете? Кто из вас атаман? Слово надо сказать.

— Ну, я атаман, — к Илье подошел широкоплечий, чуть сутуловатый человек без шапки.

— Отойдем в сторону. Слово тайное.

Атаман кивком головы приказал отпустить Илью, шагнул в сторону. Разбойники настороженно ждали.

— Эй, Федька!

— Тут я! — к атаману подскочил чернобородый горбун.

— Зови купцов в гости. Живых, не трогать. Делай.

Телегу вмиг подняли, вытащили из глубокой грязной колец на обочину дороги, лошадь повели под уздцы. Горбун тянул за повод коня Ильи. Окруженные разбойниками, Савва и Аленка двинулись по просеке. Атаман и Илья шагали сзади.

Дождь усилился еще больше, нависшие над узкой просекой ветви обдавали путников тучами брызг.

Наконец, вымокшие до нитки, они выбрались на берег речки. Берег был глинистый, крутой, и в нем, будто стрижиные гнезда, были вырыты землянки с узкими входами, завешенными либо рогожей, либо мешковиной. На поляне маячили и шалаши. Илья понял, что ватажники в землянках хоронятся в холод и непогодь, а при тепле спят в шалашах. За шалашами виднелись два сруба с плоскими крышами — один широкий, другой меньше. «Меньший для атамана, широкий для кашеварни», — догадался Илья. Атаман с Ильей молча пошли в меньший сруб, горбун отнял у Аленки пистоль:

— Далее поедешь — отдадим. А сейчас сушиться и спать. Ты, поп, пойдешь в мою нору, а парубок ваш заночует у кашеварки Насти.

— За что парня губишь, Федя? — крикнул щуплый разбойник и захохотал. — Она же его прибьет!

— Зубы, Теренька, не скаль — атаман велел.

Аленка догадалась — это Илья попросил поместить ее к Насте. Иначе ей одежды не высушить.

Внизу, на прибрежном песке, весело запылал костер. Подошла Настя, женщина лет тридцати, взяла Аленку за руку:

— Пойдем, женишок. Спасибо атаману: и обо мне, сирой вдовушке, позаботился.

В кашеварне пылал очаг, над огнем висел закопченный котел, дым расстилался под потолком, уползал под застрехами.

— Ну, девка, разболокайся, сушись. Да ты не оглядывайся— знаю я про тебя все. А я пойду, пришлых покормлю.

Настя ушла кормить разбойников. Аленка торопливо разделась, развесила у очага исподнее белье. К приходу Насти белье высохло, Аленка согрелась и сушила кафтан. После ужина кашеварка положила сена на нары, накрыла шубой, сказала: «Спи с богом», — и принялась готовить завтрак.

— Может, я помогу? — сказала Аленка. — Я всю дорогу спала — сон не идет ко мне.

— Помогай, коли так, — согласилась Настя. — Жерново покрути, мучицы сделай. Тяжко мне одной. Такую ораву дармоедов накормить надо. И поговорить по-бабьи не с кем.

— А мужики не помогают? — спросила Аленка, прокручивая жернова.

— Ну их, жеребцов. У них одно на уме…

— Силой тут тебя держат или как?

— Нуждой, — Настя залила воду в котел, присела рядом с Аленкой, принялась подсыпать зерно под камень. — Убежала я от барина в чужой придел, полюбила своего Петрушу, да и поженились мы с ним. А чтоб ты знала — беглую жонку закон велит вместе с мужем возвращать тому, у кого в крепостях она записана. Мы в крепость итти не захотели, вот и прибились к этой ватаге. А весной Петрушу убили. А мне одной куда деваться?

— Средь разбойников не худо?

— Да какие они разбойники?! Тоже от нужды да беды прячутся, себя кормят. Разве вот атаман… На его душе грех, он дьяка убил. Остальные — все оброчные мужики. И сбились они в ватагу потому, что жить стало невтерпеж. Сама посуди: деревенька наша малая, не более двадцати вытей земли. А оброк князь на нас наложил тяжкий — шестьдесят рублей с полусохи. Где мужику такую великую деньгу взять? Да только ли оброк. А подати? За суд, за ловчий путь, поборы для тиунов, проверчиков да доводчиков. Еще повинности идут: подводные, ямские деньги, стрелецкие деньги, мостовые, пожарные. Долги растут, правеж кажинную осень — ложись, мужик, под батоги. Оттого и бегут люди в лес. И опять же — не век в нетях ходить, надо куда-то приклоняться. В деревеньку свою хода нет, вот и скребут мои мужички в затылках. Ты думаешь, почему они вас не тронули? Сказал им твой брательник, что у него письмо от Стеньки Разина есть.

— От Стеньки? Письмо?

— Неужто не знаешь? Давно по земле про того Стеньку слухи ходят. И все его ждут. Наши ждут тоже. Будто собирает он под свою руку все лесные ватаги и поведет он их на бояр, воевод и дьяков. Погоди-ка, девка, у меня, кажись, вода закипела. А я, заболтавшись с тобой, крупу еще не намыла. Сбегай-ка, дровец принеси.

Бросив охапку дров, Аленка сказала:

— Не успеть нам с кашей-то. На дворе светает, дождь перестал.

— Успеем. У моих дармоедов работа ночная — до полудня дрыхать будут.

Над лесом вставало летнее погожее утро. Солнце высушило травы и землю, в листве защебетали птицы. Аленка вышла к реке, села на мостки. Над водой курился легкий пар. Спокойная лесная река текла медленно, чуть-чуть шевеля прибрежную осоку. Аленка вспомнила слова поварихи про Стеньку. Вот он каков, случайный попутчик! Стоит за ним неведомый Стенька, а за Стенькой — большое дело: итти на бояр, воевод и дьяков.

Может, и ей стать рядом с Илейкой, ходить по земле, собирать народ, чтобы всем вместе добывать новую, вольную жизнь? Есть о чем задуматься.

Около полудня начали выползать из своих нор ватажники. Зажгли на берегу костер. Мужики подходили к берегу: одни умывались, другие входили на мостки, раздевались догола, плюхались в воду. Аленка застыдилась и ушла к поварихе.

Через час, когда котел каши был съеден, ватага собралась у костра. Подошли туда и Аленка с Настей. Атаман, Федька-горбун и Илейка вышли последними. Илья поклонился ватаге и вытянул из-под рубахи сложенный вчетверо лист бумаги, подал его атаману. Тот развернул его, поднял, над головой: