Есть на Волге утес - Страница 85

— Как зовут, чей будешь? — начал расспрос Савва.

— Степанко Кукин, сын Федоров. А родом я из деревни Копани, что под Кузьмодемьянском.

— Где был, что видел?

— Был, почитай, везде, видел много.

— Присядь, рассказывай.

— С чего бы начать? Ну бывал я в солдатах и назад тому года с три из полка бежал на Дон. Попал к Степану Разину, жил в казаках. После взятия Астрахани пошел с атаманом вверх по Волге, под Саратовом ранен был. Степан пошел дальше, а мне велел, оклемавшись, итти на Саранск и сбивать там ватагу, ждать его указу. Ватагу под Шацком я сбил, но приказа не дождался. Люди в разбой ударились, мне это не по душе стало, ушел я от них. В селе Кочемасы под городом Ломовым люди, взбунтовавшись, меня атаманом поставили. Село взяв, нам бы надо под Ломов итти, а бунтовые мужики село свое оставить не захотели. Я опять ушел.

— Бросил, стало быть? Как и шацких.

— Сказано — не по душе мне такое. Я и к Стеньке потому убег, что он волю всему черному люду обещал. Всему, чтоб ты знал. А шацкие только о разбое мыслили, а кочемасовцы о своих дворах да о барском добре. И тех и других гибель ждет. А я если и погибнуть хочу, то за корысть всего люда, а не своего двора ради. Прошел я мимо Алатыря, был в Керенске. Троецкой острог миновал, сидел в тюрьме в Инсаре, около Темникова был: везде бунтуют, все розно, а чего хотят — не знают. А един вож где? Разин ушел на Дон, Васька Ус попятился аж в Камышин. И тогда решил в родные края податься.

— А к нам зачем пришел? — спросила Аленка.

— О вас далеко слух разнесся? Любопытно мне стало— девка в атаманы выбрана. Да и кормят у вас, говорят, справно.

— Хлеб-квас пока, слава богу, есть, — заметил Савва. — Прикажи Насте принести еды для гостя, ну и этого… того самого.

— Я сама схожу.

Аленка вышла, велела Насте угостить пришельца, сама пошла к Ефтюшке узнать, как идут сборы. Потом ее окружили сотенные атаманы, у каждою десяток вопросов. В келью вернулась часа через два. Савва и Кукин, слегка захмелевшие, горячо спорили. Поп докладывал Степке, что Разин смалодушествовал, и надо искать иного большого атамана, который вкупе с казацким патриархом собрал бы все бунтующее племя в един кулак.

— Слышь-ка, Алена, — сказал Савва, — Степан удумал с нами итти. Возьмем его есаулом, а? В ратных делах он зело мудр и многоопытен.

— Пусть остается. Знает, куца мы идем?

— Говорил я. Расскажи, есаул, како ты мыслишь.

— Сколь, атаман, у тебя на сейчас людей?

— Коло тыщи.

— Больше нам и ни к чему. Я мыслю, нам до Темникова в бой вступать не надо, в дела бунтовых сел и городов не вмешиваться. Итти через Ядрин, Курмыш, Сергач, Мамлеево — путь самый краткий. В города не заходить, инако до Темникова мы и к весне не дойдем. Я такие путя знаю — все мимо и мимо. Взяв Темников, мы бросим клич, чтоб все ватаги нас слушались — сколотим по саранской черте одно войско. Далее будет видно. А теперь покажи мне свою рать, атаман. Есаулом, так есаулом! Дай бог нам удачи…

Спать было некогда. Почти всю ночь Аленка и Кукин обустраивали войско. Степанко хорошо видел людей — он сразу же сменил четверых сотенных (пустые людишки), перестроил по-своему пешие сотни. Из полтораста монастырских лошадей лучших выбрал под седла и установил конную сотню. Выбрал бывалых казаков, велел им чинить седла и сбрую. Оставшуюся полсотню лошадей отдал в обоз, хозяином в обозе поставил Ефтюшку. Савве дано было более всех — он получил должность духовного атамана, казначея и письмоводителя. Настю Алена поставила своим стременным.

Ефтюшка перво-наперво начал одевать ватажников. Раскрыл все кладовые, вытряхнул оттуда все белье, ходильное платье: нижние ряски, верхние рясы, скуфейки камилавки и куколи. Раздал все сапоги, кафтаны — в кладовых остались только моль и мыши. Во дворе почернело — ватажники вздевали рясы поверх зипунов, натягивали на головы скуфейки, остроконечные куколи, меняли лапти на сапоги. Молодые обрубали полы длинных ряс, чтоб удобнее было ходить, и напрасно. Потом, в пору холодов, они в этом раскаялись.

На телеги погрузили зерно, муку, солонину рыбную и мясную, а также остальную снедь. Туда же водрузили пушки, зелье, свинец, бывшие в монастыре.

Сама Алена надела шлем, села на подаренную Шустом сивую кобылу, повесила сбоку саблю, сунула за пояс пистоль, выехала к воротам. За нею, в седле же, встала Настя, за Настей Кукин с конной сотней. На Савве новая суконная ряса, поверх рясы на серебряной цепи золотой крест (взятый из кельи игумена). Он только хотел было осенить крестом воинство, как вдруг…

…Пристав — он на то и пристав. Ему велено было в Москве, в приказе, разыскать девку-колдунью — он ее и искал. Шел, как гончая по следу, от самой столицы более чем два месяца и вот почти достиг. Ошпаренный игумен послал к нему монаха, чтобы сказать: та самая девка-ведунья в. монастыре. Пристав со стрельцами ринулся туда. Только подъехал к воротам, вдруг распахнулись створы, а за ними — полный двор воинства. Не то ратники, не то монахи — не поймешь. Впереди молодой воевода, судя по шелому — княжеского звания. Пристав подъехал к воеводе, склонил голову. Воевода спросил:

— Кто ты и зачем?

— Пристав государева приказа Терешка Курии. Ведомо стало мне, что в сей обители скрывается девка-колдунья Аленка, коюю велено взять и везти в Москву.

— Коли велено, так бери! — дерзко ответила Алена.

— Где?

— Вот она я!

Пристав удивленно вскинул брови — шутит воевода? Но воевода спокойно вытянул пистоль и разрядил его в грудь Терешки. Так же спокойно глянул в дымящееся дуло, сунул оружие за пояс и тронул поводья. Ничего не успевших понять стрельцов тут же прикололи пиками…