Есть на Волге утес - Страница 78

Аленка перескочила через завизжавшего келаря, набросила на себя рясу, вырвалась во двор. Мимо нее пробежал монах и, стараясь перебить крики и вопли игумена и келаря, завопил:

— Влады-ко-о! Стенька Разин у обители!

Около задних ворот страж захлопнул калитку перед носом Аленки, крикнул:

— Куда лезешь, дурной! Воры за воротами!

2

Взятие Кузьмодемьянска всколыхнуло всю округу: от Свияги до Суры по правому берегу Волги, от Кок-шаги до Ветлуги по левому. Если раньше мятежные люди Поволжья опасливо, кучками или в одиночку, тянулись в леса, то теперь к Кузьмодемьянску хлынули людские потоки со всех сторон. Шли лесные ватаги, брели беглые одиночки, срывались с места целые деревни. Поднялись почти все горные черемисы уезда, нарастал через Волгу приток луговых черемис. Опустели земли Спасского и Троицкого монастырей, поднимались монастырские крепостные Семиозерной, Раифской и Мироносицкой обителей.

Атаман Илья Иванович Долгополов не успевал считать свое войско, распределять пришельцев по десяткам, сотням и тысячам. Всех инородцев он отсылал к Мирону Мумарину. За какую-нибудь неделю в городе скопилось около 15 тысяч повстанцев. Причем русских 6 тысяч, инородцев 9.

Все оружие, какое было в городе, расхватано, к концу подходили житные запасы.

В один из вечеров Илейка собрал сотенных и тысячных атаманов на совет.

— Ну, господа атаманы, пора дело делать. Будем тут сидеть, нас казачки с портянками сожрут. Уже потихоньку грабить своих же мужиков начали. Надо разбегаться. Я мыслю так: тысячный атаман Ивашка Сорока пойдет на Цывильск…

— Ходил уже, — хмуро заметил Сорока. — У Чебоксар по мордасам надавали.

— Ты, калена вошь, без спросу ходил, со своей тысячей. А на Цывиль надо вести тысячи три. Надо пушки брать. Дадим тебе две.

— Это иной разговор.

— Я пойду на Ветлугу. Две пушчонки возьму да пять тыщ войску. Мирон со своими черемисами на Свияжск.

— Може, лучше на Ядрин? — предложил Иван Шуст.

— В те места Степан Тимофеич свое войско повел. Туда нам вклиниваться не велено. Ты, Ивашка, оставайся в городе и если чуть чего — шли гонцов. Цывиль, Сура, Ветлуга — это как бог велит, а ты со своим городом всему войску подпора. Кузьму-город нам отдавать никак нельзя. Это помни.

— Послушай, Илья, — Мумарин подошел к столу, — Пришли ко мне из деревни Коптяковы и из деревни Кадышевы трое: Янсайко, Юванайко да Атюйко — крепостные Спасо-Юнгинского монастыря. Говорят, что у архимандрита Антония много муки, зерна и прочего запасено. Может, пусть сходят?

— Дай им сотню Акпарса в придачу. Зерно и мука нам надобны.

После совета мятежное войско разделили начетверо.

3

Савва, пока ездил с мурзой, время даром не терял. По пути заскочили они в Семиозерную пустынь, напугали до полусмерти игумена, забрали у него всю бумагу, что была, и начал Савва строчить «памети». Чуть не в каждой деревне оставляли они разинские письма, двигались к Цывильску. Как-то на длинной лесной дороге, которой не было конца и края, они разговорились. Савва спросил:

— Пошто ты крюк большой делал? В Цывильск бы от Тетюшей, да напрямую, — куда ближе.

— Людей надо больше увидеть, это самое, паметей больше отдать. И еще скажу — есть у меня середь чуваш, это самое, родовое гнездо Ахпердино. Давно там не был — надо заехать. Там у меня пятьсот душ, это самое…

— Вот ты — и мурза, и богат. Что тебя к Разину кинуло?

— Злость моя, обида.

— Кто тебя обидеть мог?

— Я, это самое, не совсем татарин буду. Больше половины, это самое, я чуваш. Отец мой чувашский князь был, женился на татарке. Умирая, сказал: «Ты, Ахпердя, это самое, веру Магомета возьми, на татарке женись, тогда, это самое, большим человеком от Казани станешь. Я веру мусульманскую взял, на татарке женился, а большим человеком от Казани не стал. Мне еще хуже стало. Казань меня теперь чувашином считает, а чуваши, это самое, татарином. Ни от кого мне корысти нет, я беднеть стал, безвластен стал, и мурзой я от Стеньки Разина зовусь. А так я кто? Тьфу! А Степанко-атаман обещал меня ханом Казани поставить. Ыых! Если я ханом стану — я татар в баранин рог скручу, чуваш скручу, русских с наших земель выгоню…»

— Одначе Степан Тимофеич тоже русский, да и казаки…

— Стенька в Москве царем, казаки на Дону будут, а вся Волга Ахперде будет. Столицу ханства в Ахпердино построю, в Казани только махай варить буду.

— Но Степан мужикам волю обещал.

— Много ты понимаешь, курак! Степанко, став царем, про свои обещания забудет, а я и не обещал ничего никому.

В Ахпердине мурза еще больше разгневался. Из подданных ему полтыщи душ в селе осталось не больше ста. Остальные, пристав к какому-то атаману, ушли к Цывильску. В соседнем селе у Ахперди конный завод был, триста рысаков накопил мурза, где они? А может, те же его крепостные на коней сели и уехали.

— Ты, курак, дальше на Цывильск иди, — сказал он Савве. — Я пока тут останусь. Бараний рог крутить буду. Моих мужиков там увидишь, скажи, это самое, пусть домой скачут, пусть…

— А кто тогда Цывильск будет брать?

— Степанко возьмет. У него казаков много.

Савва ничего не сказал мурзе, оседлал своего мерина и поехал обратно. Путь его лежал на Юнгу, к Аленке.

4

Акпарс Ковяжев к Илейке в ватагу пришел, когда тот только встал у ангашинского моста. Сказал: чей он сын, того не помнит, а хочет воевать за черных, простых людей. Соврал мало-мало. Когда-то на горной черемисской земле жили три сына лужавуя Туги: Акпарс, Ковяж и Янгин. Владели они всем горным краем, пожалованным им Грозным-царем. Янгин погиб рано, Акпарс детей не имел, а у Ковяжа остался сын — тоже Ковяж. И тот Ковяж первенца своего назвал Акпарсом — в честь своего дяди. А тот в свое время считался князем — узнают об этом в ватаге, пожалуй, и не примут, поскольку па князей, воевод черные люди больно злы были.