Савва глянул на Аленку, та поняла его немой вопрос, согласно кивнула головой.
— Зовут тебя как?
— Ефтюшкой.
— А не махнуть ли нам, Ефтюша, на Юнгу вместе?
— Так кобыла же…
— У нас два мерина есть. Еще одну телегу купим; Девку мою дочкой твоей наречем, я вроде брата твоего буду. Доедем ведь, а?
— Пожалуй, — радостно согласился Ефтюшка. — Вы — мордва, и мы — мордва. Где ваши кони?
— В Мурашкино поедем.
В селе Савва купил телегу с упряжью, на нее посадили женщин, а Савва с Ефтюшкой устроились на старой. Кобылешку привязали сзади. На рассвете мурашкинский священник проводил малый обоз на северную дорогу. Впереди их ждала черемисская река Юнга.
Через незаделанный еще пролом в крепостной стене выбрались узники в Ямскую слободу. Ивашка Шуст забежал к друзьям-ямщикам, Илейка и Сорока спустились в овраг за слободой. Там после душной вонючей ямы жадными глотками пили чистый, сладкий ночной воздух вперемешку с туманом. Наслаждались свободой. Скоро, осыпая глину, в овраг спустился Шуст. Отдышавшись, сказал:
— Ну, водохлебы, дело сделано. Все коногоны знают, что мы на воле. Утром они найдут Мумарина Левку и упредят. В городе тихо, коло тюрьмы шуму нет, стал-быть, побег еще не замечен.
— Надо бы подумать, как Миронка спасти, — сказал Илейка.
— Утро вечера мудренее, — заметил Сорока. — Надо итти на гать, поднимать людей, брать город. Крепость возьмем, вот тогда и…
— Ах, водохлеб, ах, удумал! — воскликнул Шуст, — Город мы возьмем, ай нет, а Миронко ждет. Пока мы на стены будем прыгать, воевода укажет вход в яму засыпать, узники задохнутся. Это во-первых. Во-вторых: узнают о побеге — к тюрьме не подступись. Надо итти туда сейчас же!
— Нас всего трое, что мы сможем?! Снова бросят в яму.
— Ты, Сорока, не верещи. Рыск — благородное дело. Слушайте, что я удумал…
Перед рассветом на землю лег туман, густой и тяжелый. Около ворот появились трое. Переднего стрельцы узнали сразу. Это был Минька-кузнец. За ним двое не-ели на рогожных носилках третьего. Стрельцы поняли— несут избитого. Ночной правеж — дело обычное. Один спросил Миньку:
— Еще одного заковал?
— Ах, — кузнец махнул рукой. — Народ пошел — сплошные разбойники. Кую днем и ночью.
Стрельцы открыли ворота, сквозь пленку тумана продрались двое с носилками. Минька во двор тюрьмы не пошел. Сонные стражи около входной ямы даже и не посмотрели на носилки. Если бы из ямы, другое дело.
Не успел страж поднять решетку, как сзади по голове тюкнули чем-то тяжелым. Веревка выскользнула из рук, решетка упала. Человек, лежавший на носилках, проворно вскочил. Больше ничего страж заметить не успел, рухнул в проходную щель. Шуст спрыгнул в проход, поднял решетку, крикнул:
— Выплывай, водохлебы! Воля пришла!
Из ямы один за другим выскакивали кандальники, растворялись в тумане. Миронко вышел последним. Он уже крепко стоял на ногах, только беспокоила поясница. Ивашка и Илья подхватили его под руки, выдернули из прохода.
— Куда теперь?
— На Ангашинскую гать, — сказал Сорока. — Нам более некуда.
— Верно, — согласился Шуст. — Но сперва в верхнюю тюрьму. Там нас Минька ждет.
— Ведь усекут! Скрываться надо.
— О себе думаешь, водохлеб, — язвительно произнес Шуст. — А там три сотни узников.
Все выпущенные из ямы — около тына, они не знали куда итти. Ивашка Шуст молча махнул в сторону тюрьмы, и толпа поняла его. Загремели ножные кандалы — все двинулись к тюрьме.
— Тише вы, тише! — шипел Сорока. — Весь город разбудите.
— Греми, ребята, ори! — крикнул Шуст. — Упавшим в воду — дождь не страшен. Нам нечего терять!
У верхней тюрьмы боя не случилось. Хитрый Минька сделал свое дело, как договорились. Заслышав шум, он подбежал к охранным стрельцам, крикнул:
— Спасайтесь, робяты! Колодники из ямы вырвались! — И побежал. Перепуганные стрельцы рванули за ним. Когда Шуст вбежал в тюремные сени, кузнец сбивал замки. Туман начал рассеиваться — узники обеих тюрем устремились к незаделанному пролому во стене.
Когда воевода поднял в городе тревогу, освобожденные узники были уже в лесу. Минька орудовал молотком и зубилом — срубал заклепки у кандалов и наручников. Каждому говорил:
— Железо не бросай. Придет пора — перекую на копейные наконечники, на мечи сгодится.
Пока кузнец орудовал зубилом, Миронко подошел к Илье, обнял его, сказал:
— Спасибо, друг. Если бы не ты…
— Полно, полно. Это не я, это Ивашка. Рысковый, калена вошь.
— Не говори так. До тебя в яме все умирать приготовились. Гришка — брат, вон, умер. Забили его.
— Слышал.
— Вместо него братом тебя назвать хочу. Нам с тобой теперь далеко шагать придется. Рядом, вместе?.. Хочешь?
— Благо. Братьев у меня как раз нету. А одному худо. — И поцеловал Мирона в губы. — У нас, казаков, сводных братьев побратимами зовут.
Дальнейший путь их лежал на Ангашинский мост.
Атаман Холка Кривой, когда в стан к нему пришли Илейка с тюремными сидельцами, воскликнул:
— Вы што, мужики, опупели?! Мне своих ватажников кормить нечем. Шутка в деле — четыре сотни ртов. Да еще и вы привели не менее. Ангаша-речка невелика, она, милая, такую ораву не прокормит.
— Это не твоя забота, косой дьявол, — ругнулся Ивашка Шуст. — Мы тут разбойничать не собираемся. Вот чепи на мечи перекуем — и на Кузьму. Пойдешь?
— Видно будет, — ответил Холка. — Моя ватажка невелика, нас мостик прокормит как-нибудь.