Есть на Волге утес - Страница 57

— Это не правда. Я бы знал.

— Из Кузьмодемьянска сообщили — боярин дал одному вору-инородцу охранную грамоту. А тот бунт учинил. И привела того инородца девка, которую ищем. Более ничего не знаю.

Услышав это, Яков мысленно попросил господа бога скрыть Аленку в лесу понадежнее. И молитва, видно, допила — стрельцы возвратились ни с чем, повернули обратно.

Возок тихо тронулся дальше. У Якова защемило в груди Не дай бог, если девка либо убежит, либо выползет из леса рано. Он проклинал себя за то, что ввязался в эту затею, мысленно ругал дядю, ударившегося под старость лет в блудное дело. Через полчаса, когда возок проехал версты три, Аленка вьшла на дорогу, села в возок. Долго ехали молча.

— Меня искали?

— Погубила ты Матвеича. Теперь его из боярской думы, я полагаю, вытурят. Стрелец про какую-то грамоту говорил. Будто дал ее Богдан инородцу. Не знаешь про это?

— Был у него черемисин. Из Кузьмодемьянска.

— Значит, все верно.

Снова замолкли. Кони идут шагом, по бокам медленно проплывают вековые деревья, чуть-чуть моросит дождик.

— Скажи, боярин, — спросила Аленка, помолчав. — Зачем я вам надобна? Какая для вас во мне цена? В минулое время боярин Челищев перекупил меня, холопку, за полтора рубля. И ныне я дороже не стою. Почему вы, двое царских слуг, нянькаетесь со мной? Особенно теперь, когда Богдану Матвеичу беда грозит. Да и ты чего ради в такую даль скачешь? Скажи мне, ради бога.

— Не поняла до сих пор?! — зло проговорил Яков. — Царь за тобой погоню послал, видела? Подумай — сам царь!

— Ему-то я зачем надобна?

— А затем, что у Никона была, затем, что воровские речи от Стеньки Разина передавала. «Слово и дело» за тобой, дура!

— Вам-то какая корысть прятать меня?

— И снова дура. Начнут пытать: ты такого наплетешь — у всех Хитрово в Москве головы полетят. Я вот все думаю — чем ты боярина присушила? Неужто и вправду колдовать можешь?

— И за что вас думными дворянами прозвали? — зло заговорила Аленка. — Простого рассудить не умеете: если бы я волховство ведала — давно бы судьбу свою нашла. А то бросает меня из стороны в сторону, как щенку в половодье, несет неведомо куда. Вот и сейчас везешь ты меня в глушь далекую. Куда, зачем? Что я там делать буду? Может, отпустишь меня?

— И куда ты побежишь?

— Домой. У меня мать жива.

— Об этом не думай.

— А убегу если?

— Видишь, за мной парубки скачут? Из-под земли вынут.

Яков сунул в руки Аленке вожжи, сказал сердито:

— Гони давай! Так мы до зимы к месту не доедем.

В Муроме долго не задерживались. Воевода половину своих слуг отослал домой, другую половину посадил на весла. Аленка наравне со всеми махала веслом, резала окскую мутную воду.

В Нижнем Новгороде воевода наскоро осмотрел крепость, сдал пушки и пушкарей, которые пришли в город на сутки позже. Аленка и здесь ничем не выделялась из работных людей. Потом пошли на Кузьмодемьянск.

Аленка сперва подумывала о бегстве, но чем дальше они плыли, тем яснее становилось, что схорониться не удастся. На всех пристанях она видела сотни колодников. Беглых ловили всюду, ковали в железо и везли не* известно куда. На воде то и дело встречались плоты с виселицами, на них раскачивались повешенные для устрашения других. Река несла на своих струях распухшие тела людей, по берегам пылали барские именья.

Старший из пушкарей как-то, вздохнув, промолвил:

— Ох-хо-хо! Взъерошилась Русь, вздыбилась. Что-то будет?

Воевода Побединский приезду Якова обрадовался. А вернее сказать, обрадовали его пушкари и пушки. Не мешкая, пушчонки установили на стенах крепости, воевода с гордостью показал вновь построенные укрепления, а Хитрово искренне пообещал отписать государю про нового воеводу похвальное слово. Это растрогало Побединского. И за ужином после второй чарки он сказал Якову:

— Не знаю, сударь мой, какими глазами ты на меня смотришь, но дядя твой, Богдан Матвеич, меня никогда не жаловал.

— Это ты, Иван Михайлыч, напрасно говоришь. Если хочешь знать, то сюда тебя по совету Богдана послали. Когда на думе зашел разговор о сих местах, государь сказал, что-де град Кузьмодемьянск хоть и мал, но стоит на зело причинном месте. И послать-де туда надобно делового, умного и честного человека. И оружейничий прямо указал на тебя. И не ошибся, как видишь. Черемисский бунт тут у тебя, я слыхал, был?

— Был.

— Ты воров с божьей помощью рассеял?

— Бунтовщиков я разметал, да надолго ли? Далее…

— Далее бог покажет. Богдан Матвеич пушек тебе послал и еще обещал. Обижаешься ты на него зря.

— Говорю тебе — нет у меня на него обиды! — Побединский выпил еще чарку.

— Не верю я. О грамоте, инородцу данной, ты ведь донес. А мог бы умолчать. Тем более, что знал — в грамоте окромя ссылки на государев указ ничего не было. И теперь Богдану буде скорбь великая.

— Я ему зла не хотел! И чтоб ты мне поверил — докажу сие.

— Чем?

— Сидит у меня в земской избе пристав из Москвы посланный. И велено тому приставу углядеть у тебя человека, коего вы с Богданом сокрыть хотите. И коли это правда — ночью ты не спи. Завтра пристав твоих холопов будет щупать.

— Хоть и все мои холопы без вины — за упреждение спасибо. Меня в пути уже обыскивали, никого не нашли. А пристав пусть…

— Бог с ним, с приставом. Ты мне расскажи, что государь о бунтовщике Стеньке думает. С волжских низов гроза идет великая.

— Перед отъездом был я на барском сидении. Почитай всю рать государь наш на ноги ставит. Большим воеводой супротив Разина назначен Петро Семенов Урусов — казанский воевода.