Есть на Волге утес - Страница 38

Послали за Корнилом.

— Розги, что для девки припасены, мокры?

— Так в кади и стоят, — ответил приказчик.

— Скамью и розги принеси в сени. Пошли туда девку. И чтобы ни одна живая душа… Мы сами.

Через полчаса в верхних сенях поставили скамью, привели Аленку. Корнил, уходя, закрыл двери наглухо. Бояре думали — встанет перед ними девка испуганная, дрожащая, будет голосить. Но на них глядела, насупив брови, высокая, красивая женщина, и страха в глазах ее не было.

Яков — выдернул из кади розгу, попробовал на гибкость, со свистом рассек воздух. Спросил:

— Боишься?

— Чего боялась — минуло. Теперь все равно, — девушка провела ладонью по потному лбу, отвернулась.

— Говорить будешь?

— О чем?

— Пошто к Никону ходила?

— Это тайна не ваша — моя. Говорить не стану.

— А мы сечь будем, — сердито заметил Богдан.

— Секите. Вам, я думаю, не привыкать.

— Раздевайся, коли так, — Яков усмехнулся.

Девка спокойно, будто перед ней никого не было, начала снимать портки.

— Рубашку тоже.

Пожав плечами девка стала стягивать рубашку. Обнажившись, сложила крестом руки на груди, замерла в ожидании.

— Ложись.

Шагнула к скамейке, легла на живот. Яков взял шнурок, хотел связать руки под скамейкой, но девка оттолкнула локтем.

— Не надо. Бежать все одно некуда.

Яков глянул на Богдана, тот мотнул головой. Лоза жжикнула, поперек ягодиц пролегла багряная полоса. Девка дрогнула, но не издала ни звука, только расслабилась, ухватила руками ножки скамьи. Яков ударил второй раз сильнее. Лоза сломалась, отбросил ее, выхватил из кади свежую.

— Может, будешь говорить? А то всю шкуру испорчу.

Девка молчала. Богдан снова боднул головой воздух, снова засвистела лоза, теперь багряный след лег поперек спины. Девка скрипнула зубами, но не произнесла ни слова. Только справа на белой шее вспухла синеватая жилка и забилась часто-часто.

— Секи сильней, чего ты тянешь! — крикнул Богдан. — Чаще секи!

Яков ударил трижды подряд, трижды дернулось тело девушки, но ни звука.

— Не могу больше! — Яков отбросил лозу. — Секи сам. Ты видишь — она молчит.

Богдан поднялся, подскочил к скамейке, выбрал лозу покрупнее, замахнулся, хотел ударить, но девка вдруг подняла голову и ожгла боярина таким ненавидящим взглядом, какого Богдан Хитрово не видывал ни разу в жизни. Рука опустилась, лоза упала на пол.

— Одевайся, подлая. Завтра отдам палачу в застенок. Там заговоришь. — И вышел из сеней.

В горнице Богдан расстегнул ворот рубахи, сказал Якову:

— Человек сей необычен есть. С ней надо по-иному.

— И я так мыслю. Тут нужна ласка. От себя ее не отпускай. Будь с нею милостлив. И про наряды не забудь. Любая жонка за благолепные одежды мать родну отдаст. Уж я это знаю.

— Куда ее теперь?

— Сказано — оставь при себе. Человек ты вдовый. Такие вельми чудные телеса не сечь надобно, а обнимать.

— Не греховодничай, Яшка. И оставь меня одного. Хлестнула она меня взглядом больнее, чем лозой.

Ключницу Агафью подняли среди ночи, велели идти к боярину. Причесав кое-как волосы, Агафья надела чепчик, накинула душегрею и, бранясь тихо, про себя, пошла в боярские покои. Богдан Матвеевич сидел за столом, щипцами снимал нагар со свечи.

— Што кряхтишь, старая. Сон прервал?

— Какой в мою пору сон? Всю ночь кости ныли.

— Иди к Корнилу — там гостья есть. Баню истопи— заодно и свои кости погреешь. Переодень девку в чистое, приведи ко мне. Да языком много не молоти, мне еще и выспаться надо.

— Гостьюшка-то отколь, Богдан Матвеич?

— Дело не твое. Одной тебе дом мой вести тяжко— помощницей будет.

«Задал ты мне, боярин, загадку, — думала Агафья, выбирая одежду для гостьи. — Уж не сменушку ли мне готовишь? А может, под старость лет греховодничать задумал? Не похоже вроде бы. Дворовых девок вон сколько, моложе был и то вдовство свое в чести держал. Если девку мне под руку даешь — с какой это стати я ее, как княжну, мыть-то стану? Ну да ладно, поглядим».

В избе Корнила, склонив голову на грудь, сидел парень. Вслед за Агафей вошел управляющий.

— Где тут гостьюшка наша? — пропела ласково ключница. Корнил кивнул головой на парня.

— Так это же…

— Веди-веди. Смоешь грязь — девкой станет. — И, склонившись, на ухо зашептал — Поласковее с ней будь. Кто знает, что у боярина на уме?

Агафья подошла к Аленке, взяла ее за локоть. Безучастно, ни на кого не глядя, Аленка поднялась и пошла вслед за ключницей. В предбаннике так же отрешенно, не торопясь, разделась, стараясь не показывать ключнице спину. Агафья оглядела ее стройное, чуть смугловатое тело, поднесла лампадку к лицу, глянула в крупные, красивые глаза, подумала: «Теперь знаю, что у боярина на уме».

В мойной половине девка вроде бы оттаяла. Когда Агафья начала наливать в шайку воды, она сказала:

— Не надо, я сам… Сама вымоюсь.

— Силой привезли, аль как? Вроде бы не в себе ты, девка.

Та промолчала. Мылась она неумело, выливала воду на голову, а терла мочалкой плечи. Замирала и долго сидела неподвижно. Агафья прикоснулась к ее телу, погладила. Сказала тихо:

— Ты меня не бойся. Ключница я, дом боярский веду. А ты, сказано, помогать мне будешь. Сам Богдан Матвеич сказал. Я всему научу тебя.

— А я у Саввы жила. Где он теперь?

— Говорят, в клеть заперт. А портки-то пошто надела?

Девка снова не ответила.

— Не хочешь — не говори. Полезай на полок, я тя веничком похлещу…