— Александр! — не оборачиваясь ответила Аленка.
Эконом вывел ее за ворота, проводил до села. Указал на избу, где в оконце мерцал огонек, сказал:
— Поп твой здесь. Ждет.
Дома ждала их беда. Мокей, охраняя ворота один полные сутки, к утру не выдержал, уснул. И, как на зло, во двор забрались воры. Украсть они ничего не успели, были пойманы, но переполох в усадьбе был большой. Боярин весь гнев вынес на Корнила, а тот донес: Мокей уснул от того, что нес охрану за казака Алексашку, которого бесспросно Савва брал с собой в Новый Иерусалим.
Под горячую руку боярин указал жестокую расправу: Савву запереть в клеть на хлеб и воду, а казака — под розги. Пусть знают, кому служат, пусть вперед не своевольничают. Савва бросился в ноги и стал слезно просить розгами наказать его, а парня, как безвинного, пощадить. Но Богдан сказал:
— Ништо ему. Пусть вгонят ума в задние ворота. Это еще никому не вредило.
Боярин слов на ветер не бросал — Савву сразу заперли в клеть, а Аленку сдернули с постели, поволокли на конюшню. Полусонная, не понимающая, куда ее ведут, она молчала. Но когда увидела скамью, а около нее бадью с розгами, закричала истошно:
— Не-ет! Лучше убейте сразу! — и рванулась из рук конюхов.
Корнил вынул из бадьи мокрую, гибкую розгу, кивнул конюхам. Аленка кусала руки, отбивалась, но ее схватили за руки и ноги, метнули на скамейку. Конюхи молча и привычно делали свое дело — на конюшне порка проходила чуть не каждый день.
Аленкины руки подвели под скамью, связали. Один мужик сел в головах, другой оседлал ноги, запустил руки под живот, нащупал гасник, развязал его и начал спускать портки. Аленка рванулась всем телом, обмякла. Задирая на ней рубашку, второй конюх вдруг удивленно сказал:
— Авдеич, погоди-ка. Это, вроде бы, девка.
Пораженный приказчик заскреб в затылке.
Богдан Матвеевич только что отужинал. Ныне он хотел пораньше лечь в постель, чтобы встать на рассвете и угадать на заутреню вместе с государем. Но не успел он раздеться — в опочивальню зашел Корнил.
— Что у тебя там? — спросил недовольно Хитрово.
— Начали мы было сечь казачишку, ну и…
— Ну?!
— А у него титьки.
— Как это, титьки?!
— Это не казак, а девка. Далее пороть, ай нет?
— Подумаешь, диво! — еще более недовольно сказал боярин. — По нынешним временам не только девок в портках, но и мужиков в сарафанах ловят десятками. От господ бегут, от царя прячутся. Вызнай, почему она штаны надела?
— А пороть-то надо ли? Она без памяти лежит.
— Обожди — успеем. Может, ей не двадцать розг следует, а все двести.
Не успел Корнил уйти — снова в дверь стучат. Ввалился в опочиваленку Яков Хитрово. Богдан любил племянника, спросил обрадованно:
— Сызнова в Москве?
— Я же как-никак думный воевода. В приказ разрядный вызван. Прости, что на ночь глядя потревожил тебя. Дело спешное.
— Успеешь — скажешь. Не горит, чай. Давай обнимемся.
Яков скинул кафтан, сел за стол, открыл полуштоф с романеей. Выпили по стаканчику.
— Помнишь, в минулый раз взял ты во двор попа и казачишку. Живы они?
— Живы. Только что казачишку выпороть хотел, да раздумал.
— Что так!
— Портки спустили, глянули, а это девка!
— Ого! Стало быть, недаром я к тебе спешил. Сердце чуяло.
— Говори.
— Был я в тайном приказе. Знаешь сам — там родич наш сидит, стольник Санка Хитрово.
— Ляксандр Севостьяныч. Знаю.
— Сказал тот Санка по секрету — в приказ только что донесли: были у Никона в монастыре со твоего двора поп Савва и молодой казак. И оставался тот казак у Никона в келье ночью долго, о чем говорили они, неведомо. Но если один, ночью и тайно, да к тому же не казак он, а девка. Тут дело не чисто.
— Кто донес?
— Есть в монастыре наш человек, заслан тайно.
— Что делать будем? Если государь узнает…
— Обещал Санка донос тот пока прикрыть, а нам велел все до тонкости выведать.
— С кого почнем? С попа али с девки?
— Зови попа.
Привели Савву. Боярин мрачно спросил:
— Говори как на духу — что утаил?!
Савва бухнулся боярину в ноги.
— Зачем девку казаком одел? Зачем к Никону в келью тайно посылал?
— В одном виноват, государь мой, что с собой взял. А к Никону не посылал. Ее силой утащили — стрельцов спроси. А портки она еще до меня надела.
И Савва рассказал боярину все без утайки.
— Мы ни одному твоему слову не верим, — сказал Яков. — Однако добра тебе хотим. Ежели государь узнает — попадете вы с девкой под «Слово и дело», а тебе, я чаю, ведомо, что это такое?
— Как перед богом — более ничего не знаю.
— Не крепись, старый. На дыбу в тайном приказе повесят — вспомнишь. Сколь не вертись, а у Никона девка тайно была.
— Я хоть на дыбе, хоть на Страшном суде перед господом богом скажу — Никон враг мне.
— А девка тебе что-нибудь сказывала?
— Не сказывала. Однако в Москву она ради встречи с Никоном пришла. Будто он родня ей. Но замыслов супротив государя у нее нет, она же молода совсем.
— Ну это мы узнаем, — сурово промолвил Богдан. — Завтра под розгами разговорчива будет.
— С нею надо добром, боярин. Под розгами не скажет. Озлобится только. Я ее знаю.
Когда Савву увели, Богдан сказал:
— Поп хитрит. От розг девку уводит. Надо пороть.
— Истину узнать надобно, — сказал Яков. — И без лишних ушей.
— Как?
— Вестимо не на конюшне. Все, что скажет, только для нас двоих.