Есть на Волге утес - Страница 31

— Где же лому быть, — залепетал подъячий, — с той стороны в подвал дыра есть.

Тишка вышел из башни и повел воеводу к щели. Туда, через заросли лопуха и крапивы, была протоптана свежая тропа.

— Кто туда ходит и зачем?

— Так ведь кабак рядом. Питухи… все более по нужде.

Из щели тянуло вонью. Воевода сплюнул:

— Ах, твари, ах, стервецы! В осадном подвале нужник сделали.

На второй каменной башне висел замок — здесь лет пять тому назад сделали стрелецкую часовню. Оглядев стены и деревянные башни, воевода мрачно сказал:

— Иди на пристань Там, должно, придут струги с порохом и свинцом. При них подьячий Васька Богданов.

Скажи — пусть разгружает пока на берег. Воеводу разбуди — пошли ко мне.

Тишка подоткнул под пояс полы кафтана и бросился на берег. С откоса было видно — идут под серыми парусами три больших струга. Идут по течению ходко. Анфимка, не дождавшись знака, ударил во все колокола. Взметнулись хоругви — крестный ход двинулся к реке…

…На пристани воеводу ждали долго. За это время чуть протрезвевший дьяк Спирька рассказал людям, что нового воеводу зовут Иван Михайлович Побединский, что в недавней войне он водил полк, был ранен.

К полудню ожидание надоело, и люди стали расходиться. Вдруг над рекой расплескался колокольный звон, и все увидели струги. Снова столпились около пристани. Струги, приближаясь, черпали бортами веду: видно загружены до отказа. Уже различались пушчонки, бочки с порохом, мешки со свинцом. У вёсел стрельцы в синих кафтанах. Люди скинули шапки, разбудили воеводу. Хрипунов приосанился, разгладил жидкую бороденку. Дьяк Спирька достал из-под кафтана флягу, выпил остатки вина, сунул сосуд в карман, да мимо. Фляга, глухо стукнув о брус, упала в воду, Спирька хотел поймать ее на лету, но не устоял и полетел вслед за флягой. Пока стрельцы, суетясь, вытягивали дьяка из воды, па сходням на берег вышел Васька Богданов — подьячий.

Воевода Хрипунов шагнул ему навстречу (со сна принял подьячего за Побединского), поклонился, опустил правую руку к полу. Сказать ничего не успел, вперед выскочил Тишка, крикнул Богданову:

— Не ты ли подьячий Василей будешь?

— Ну, я.

— Велел тебе воевода струги опростать на берегу, а тебе, Никита Петрович, велено итти в приказную избу.

— Кем велено? — с воеводы сонную одурь как рукой сняло.

— Новый воевода стены и башни осмотрел, теперь город смотрит.

Певчие крестного хода затянули «Многая лета», но Хрипунов зло махнул рукой. Певчие замолкли. Дьяк подошел к целовальнику Лукешке, который стоял во главе крестного хода, хлопнул его мокрой шапкой по плечу, сказал:

— Дурак ты, Лукешка. Теперя надо «Со святыми упокой» петь.

Воевода, сгорбившись, начал взбираться на косогор. Люди потянулись за ним.

Побединский в это время делал обход города. А чего смотреть в Кузьмодемьянске? Как во всех прочих российских городах на площади, рядом с храмом, побуревшая от времени съезжая (иногда звали ее приказной) изба, где теперь предстояло ему судить и рядить, бить на правеже неисправных плательщиков. Рядом приткнулась губная изба — уже совсем ветхая — тут подьячие вершат уголовные дела. По правую сторону храма, через большую лужу, не просыхающую даже летом, на пригорке возвышалось кружало — хоромина с маленькими окошками и узкой дверью. Около хоромины, как около всякого кабака, в луже рядом со свиньями валялись пьяные мужики. Насупротив кабака, через площадь, стоял полукаменный казенный погреб, где хранилась пороховая пушечная казна. Погреб был раскрыт, одна половина створных дверей сорвана, висит на одной петле. За погребом виднелся городской острог, его воевода узнал по железным решеткам на окнах. Тюремный сторож сидел около забора и дремал, опершись на бердыш.

В правом углу крепости, около второй каменной башни, — частокол. За ним хоромы поновее. Двухэтажная изба с теремными надстройками — там воеводе жить. Рядом святительский двор — жилье настоятеля храма отца Михаила, двух попов и дьякона. За глубоким оврагом приткнулись друг к другу осадные дворы, заросшие крапивой и репейником. В случае войны и опасности здесь живут уездные помещики, сидят в осаде.

Частокол примыкал к главным воротам… Они раскрыты широко — за ними виден чуть не весь посад. В посаде, как опята, стайками, прилепились друг к другу лачуги, домишки, лабазы, сараи, бани с предбанниками, клети с подклетями, дворы тяглых людишек. Тут либо Стрелецкая слобода, либо Ямская, либо Кузнечная. Здесь же земская изба — средоточие мирского управления уезда, где сидят земские старосты, тут же гостинный двор, конская изба, таможня с рынком.

«Боже мой, — подумал воевода, — какое везде запустение. Тут в мирную пору страшно жить, а если бунтовщики появятся?»

Подскочившему раньше всех Тишке приказал:

— Собери в приказной избе всех дьяков, подьячих, сотников стрелецких, попов и старост.

— Отдохнуть бы сперва, Иван Михайлыч. Дорожную пыль смыть надо, то да сё. У воеводы во дворе стол приготовлен…

— Какая пыль?! Нетто не видел — водой я шел. И не до столов ныне. Иди.

— Велено сперва на воеводский двор. Строго велено.

— Скажи воеводе — обычай справим потом.

Воеводы встретились в приказной избе. Обнялись, поцеловались трижды — молча. Дьяки, стрельцы, земские старосты, священники, купцы входили в избу тихо, рассаживались на скамейки.

Васька Богданов раскрыл походный сундучок, вынул свернутую в трубку грамоту, подал Побединскому. Тот развернул свиток, долго глядел на титлы, щуря глаза. Потом разжал пальцы, грамота свернулась.