Есть на Волге утес - Страница 101

101

Андреян бросился к восточным воротам, но они были уже распахнуты, и через них в усадьбу врывались людские потоки. Бунтовщики, ощетинившись копьями, рогатинами, вилами, неистово орали, заполняя двор будто вода в половодье. Челищев, рванув поводья, направил коня к мельнице, надеясь перескочить через плотину. Но и там мужики, раскачивая бревно, били им в затину, разрушая ее.

Страх не лишил барина рассудка, он решил уходить через прожог, надеясь, что там бунтовщики уже проскочили. Но тут по-прежнему лезли в проход теперь уже пешие люди, десятками, сотнями. «Боже мой, — ужаснулся Андреян, — сколько же их?!» — и опустил поводья. Теперь оставалось одно — положиться на волю случая.

Около жилых хором шла схватка. Рявкнула дважды пупка со стороны слободы и замолкла. То тут, то там трещали ружейные выстрелы, в темноте неистово орали люди, ржали кони, визжали бабы.

Над крышей сенника вдруг взвился длинный язык пламени, осветил двор, улетел ка хвосте черного дыма Затем заполыхала крыша.

Из боярских домов, освещенных пламенем пожара, тащили добро Челищева. Надеяться было не на кого. «Братец-воевода, наверно, утек раньше меня», — подумал Андреян, сошел с коня, сел на бревно и обхватил голову руками…

4

Утром в усадьбе Аленка впервые показала свой атаманский норов. До этого она слушалась Кукина, Саввы и даже Ефтюшки. А ныне стояла на своем. Степка Кукин было так сказал:

— Из усадьбы нам надо уходить. Пока ватажники в грабеж не кинулись. Здесь оставить сотню-другую, а остальных на Темников веди. Ты видишь — наскочили мы внезапно и, почти никого не потеряв, усадьбу взяли. И Темников надо неожиданно для воеводы бить. Там, я знаю, преотличная крепость. Ее твой бывший боярин Богдан Матвеич строил. А он большой мастак по этому делу.

— Сперва слободу зорить надо. Она ж рядом.

— Если Темников захватим — слобода сама упадет. А пока мы с ней возимся, воевода Челищев солдат вызовет.

— Он верно говорит, атаман, — вступил Еремка. — Красная слобода укреплена почти как город. Андреян Максимыч беду ждал со стороны Темникова и слободу огородил тыном, окопал валом покрепче, чем усадьбу. Из Темникова в слободу высланы все подьячие, их семьи, стрелецкие жонки там, сыскные люди. Они дешево себя не отдадут.

— Нет. Сначала будем бить по слободе, — упрямилась Аленка. — Мы же с Федькой Горбуном договорились— сперва берем слободу, потом город.

— От Федьки гонец только что прибежал, — заметил Ефтюшка. — Он Саранск взял с налету. Степанко правду говорит — Темников пора промышлять.

— Тогда скажите мне — кто у нас атаман? Я или Ефтюшка? Пусть тогда он рать на Темников ведет!

— Упрямство твое, Алена Ортемьевна, мне не понятно? — Кукин развел руки. — Чем медлить и спорить— давайте пойдем на слободу. Только…

— Может, так сделаем, — заговорил Савва, — разделимся. Ты, Степан, с Еремкой пойдешь на Темников, а мы с Аленой на слободу. Ежели одновременно — может, и ладно выйдет, а?

— Я согласна. Мне оставьте двести конных да полтыщи пеших, а остальное берите вы. Пушек мне не надо.

На том и порешили. Когда Кукин и Еремка вывели из усадьбы две тысячи с пушками, Савва сказал Аленке:

— Худо творишь, дочка. Разин-атаман, будучи в Хвалынском море, полонил красавицу-персиянку. Говорят, княжну. Знаешь, что он с нею сделал?

— Знаю. Метнул в воду.

— А почему?

— Надоела, поди. Поигрался и хватит. Все вы, мужики…

— По-бабьи судишь, дочка. Понял он — в этом великом деле нужно все от себя отринуть. И любовь, и честолюбство, и алчность. Токмо думу про волю одну оставить себе. Одну волю…

— Так, ты думаешь…

— Не думаю — знаю. Ты к острогу рвешься, где казак кудрявый сидит. Ты готова всех нас бросить, токмо бы в глаза его голубые взглянуть.

— В одну руку бороду и пупок взять неможно, — заключил Ефтюшка. Он о Аленкиной присухе знал.

Краска стыда хлынула на лицо Аленки.

— Нет, нет! Я не к острогу рвусь! Не к казаку. Мне барин Андреян Челищев нужен! — на глазах ее появились слезы. — Как вы могли подумать?!

— Так я же тебе докладал, — простодушно проговорил Ефтюшка, — что барин твой схвачен, под полом сидит. Ай запамятовала?

Аленка, закрыв лицо руками, выбежала.

— Охо-хо, — вздохнул Савва, прикрывая дверь. — Хоть и атаман, а девчонка же. Ну она разве виновата, что не вовремя любовь пришла. Она же, зараза, не спрашиват, ударит во грудь и запалит там огонь.

Старики сели на лавку рядом, задумались.

— Ты в молодости… страждал? — спросил Ефтюшка. — Я дак нет. Привез мне батько невесту из соседней деревни, сказал: «На тебе мосол — грызи». Детишков мне таскает чуть не кажин год, все девок. Сейчас опять брюхата осталась. Как она таи?

— В молодости я, Ефтюха, по святым местам ходил, баб возненавидя. Меня сия напасть под старость лег словила.

— Ух ты! Влюбилси? В кого?

— Вот в нее, в Аленку.

— Побойся бога! Она дочь тебе.

— Как дочь и люблю. Отцовство во мне, Ефтюха, проснулось. Тоже не вовремя. Так она мне дорога — на смерть за нее пойду.

— То-то ты в последнее время молчалив стал. Боишься?

— Боюсь. Может, напрасно я ее в атаманы послал, а?

— Так это не ты, бог ей указал.

— Веру я в наше дело теряю. Головы у дела сего нет. Илейка правду сказал — Стенька смалодушествовал. Были мы под Кузьмодемьянском, под Ядрином — от него ни одного указу. Сейчас здесь толчемся. Кто как вздумает. Ватаги мечутся, атаманы как слепые котята тычутся. Раздавят нас…

101