Есть на Волге утес - Страница 14

Савва шепнул Аленке: «Пей смело, ешь. Здесь робких не жалуют». Аленка согласно мотнула головой, отстегнула от пояса саблю, положила поперек стола. Сидевший рядом здоровенный детина опасливо отодвинулся. Осторожно пригубив из кружки, Аленка единым духом опорожнила ее — медовуха понравилась. Савва выпил тоже, крякнул. Аленка, сыскоса глянув на него, крякнула тоже, хоть и с опозданием. Такого приятного питья она не пробовала ни разу. В голове зашумело, робость ушла, и ко второй кружке Аленка приступила увереннее. Потом разломила калач, начала жевать вкусно пахнущую белую мякоть. И хлеб такой она ела тоже впервые. Ярыжка подскочил к ним другорядь, просунул меж локтей Саввы и Аленки еще две кружки, спросил:

— Можа фряжского?

— Давай, — коротко сказал Савва. Мигом на столе появилась ендова с вином.

Фряжское Аленке понравилось еще более, она отхлебнула несколько глотков, но Савва отнял ковш, сказал: «Хватит пока», — доггил вино сам.

У Аленки сразу полегчало на душе. Ушли заботы, страхи, сильнее захотелось есть. Подтянув к себе миску с мясом, она опорожнила ее всю, заела калачом. Тут подскочила к ней баба, обхватила за плечи, прижалась пышными грудями, зашептала на ухо:

— Полюби меня, молоденькой, полюби, красивенькой. Уж так уважу-ублажу.

Но Савва оттолкнул жонку:

— Изыди вон, сатана! Не по зубам орех.

У Аленки в глазах круги, голова отяжелела — не поднять. Вытянула руки на стол, уткнулась в них лицом. Круги в глазах стали блекнуть, погасли.

Очнулась от громкого говора. Кто-то басовито гудел над ухом, кидал слова редко, тяжело, будто гири. Не поднимая головы, Аленка приоткрыла один глаз, глянула через локоть. Рядом с Саввой сидит длиннолицый мужик с русой бородкой, вокруг него склонились несколько голов, слушают внимательно:

— И было с ним, с атаманом Васькой Усом, всего-навсего тринадцать казаков. И повел тот атаман казачишек к Москве. По пути принимал к себе всякий беглый люд и, дошед до Оки-реки, укрупнился до полутора тыщ. А как встал он лагерем на Угтской гати, что пол Тулой-городом, собралось вокруг него уже три тыщи. И ходят те казачишки на барские именья во все стороны, усадьбы жгут, хлеб, куры и сыры имут, коней забирают, а крестьянишки бедные все текут к нему рекой. И мыслит тот Васька Ус ударить по Москве.

— На царя замахивается?

— Нет. На бояр, кои козни всяческие супротив государя-батюшки творят. Тульский воевода Ивашкин в Москву сбег, убояся…

— Ты, Илейка, нащот бояр потише. Тута боярин спит, глянь-ко. А может, он и не спит вовсе.

— Не боись, Илья, — сказал Савва. — Сей отрок со мной.

— Что за птица?

— Князя Буйносова сынок.

— Погодь-погодь. Тут что-то не так. Я сам князя Юрия Петровича дворовый человек, и уж не по мою ли душу сей гусь послан?

Длиннолицый встал, обошел Савву, тряхнул Аленку за плечо:

— Поп сказал, что ты князя Буйносова сын. Это правда?

— Сын, — твердо сказала Аленка и взялась за рукоятку пистоля.

— А ведомо ли тебе, что у Буйносова, князя Ростовского, сыновей нету, а есть токмо две дочки?

— А ты отколь знаешь? Ты тех дочек крестил?

— Крестил.

— Стало быть, ты сам есть беглый холоп. Я пристава крикну. Хочешь?

— Кричи. Сам-то ты, калена вошь, с кого кафтан содрал? Ну, зови пристава, зови!

— Сказано тебе, Илья, — не кипятись. — Савва встал меж Аленкой и мужиком. — Твоя правда — у Буйносова сыновей нет. Но дочки есть?

— Две.

— Так вот эта — одна из них, — попик затряс бородкой, захихикал и укоряюще проговорил — Эх, ты, молодой мужик, трясешь носом над кафтаном, а титьки под ним не заметил. Смотри — словно репки.

— Ух, ты!

— Не базлай. Тихо сиди.

СПИСОК СЛОВО В СЛОВО

...

«...объявились на Волге воровские люди, беглецы с разных мест, Стенька Разин с товарищи. И по указу великого государя нашего в то время посланы были на них ратные люди, велено тех воровских людей побивать и разорять. И тех людей с ратными людьми в понизовых местах на Волге и на Яике бои были многие, и тогда воровские люди ушли на Хвалынское море. И о том их побеге на море государь наш к брату своему, Аббас-шахову величеству, писал, чтобы он в своей Персицкой области, около моря Хвалынского велел остереганье учинить. И с тою любительною грамотою послан был иноземец Томас Бреин.

И великий государь с милосердия своего воров пожаловал, вины их отдать велел и отпущены они, вор Стенька Разин с товарищи, на Дон. Быв на Дону, вор Стенька, забыв свое обещание, снова изменил и вдругие пошол на Волгу, многие воровства чинил, царского величества казну, промысленных людей, насады, струги громил, а людей побивал а иных привел к себе в ызмену. И умножа с такими своими ворами и единомышленники, пакости всякие чинил…

…А что вор Стенька Разин пограбил шахова величества посланника и купчин, то тот Стенька и царскова величества бояр и воевод грабил и побивал до смерти…

…А убытки, которые от того вора и врага учинились, достойно положить на волю божию…»

В ПУТИ ДАЛЬНЕМ

1

Никита Ломтев — купчишка, если судить по московской мерке, совсем захудалый. Но здесь, в Касимове, простой люд шапку перед ним ломит часто. Сначала, когда он пустил попа с парнем на постой, страха не было— люди истинной веры худыми быть не могут. Но сейчас взяло купца сомнение. Парнишка сходил на базар, лохмотья стряхнул и оделся как боярин. Лошадь купили самолучшую, саблю, пистоль и сразу ушли со двора, не иначе, как в кабак. Вот полночь на дворе, а их нет и нет. Вестимо — награбленное пропивают.