— Воевода Хитрово в Шацке, говоришь? — Аленка поднялась решительно. — Добро! Вот мы и пойдем на Шацк, мне все одно с ним посчитаться надо. В Шацке, я знаю, воевода Астафьев дряхл, у него всего полсотни стрельцов, и в осаде сидеть не с чем. А с Янкой Хитрово мы справимся. Оттоль я пойду на Касимов, там, ты сам говорил, царской рати нет. Если Федьки Горбуна рать рассеяна и к нам подойдет, сколько у нас будет? Тыщ пять! Шацк возьмем — у нас будет десять, а то и более, Касимовские черные люди пристанут. Сила! Тогда, быть может, мы и князя Долгорукого пощупаем. Единой силой, единым разумом. А что касаемо свадьбы, ты сам* то женат?
— Вдовый я.
— Но женился в свое время?
— Само собой.
— А сегодня моя пора пришла. Что тут плохого?
— Могла бы повременить.
— Банька тебе не по нраву? А ежели вша ватажников заест, если от того моровая язва произойдет? Это тебе будет по нраву?
— Про баню я это так сказал. Меня другое беспокоит.
— Что?
— Не тех людей ты к себе приближаешь. Ваську-не ковыряй в носу мужем сделала. Я его по разинскому волжскому хождению знаю. Пустобрех он и бражник!
— Но, но! — Васька вскочил. — Ты полегче. Я теперь тоже атаман.
— Вот-вот. Теперь он, а не ты, править ратью будет. Он направит, он насоветует. В хозяйские дела кого пустила? Ефтюшку да Логина. Ефтюшка трем собакам щей не разольет, а Логин — он же барский подхалюзник. Он яко волк, сколь не корми — все одно в лес смотреть будет. За Темников, слободу и усадьбу мы сколько людей положили, поранили? Много. А ради чего? Чтобы тут снова барский выкормыш всем владел. Он при случае тебе рожки наставит!
— И тут ты не прав, есаул, — вступил в разговор Савва. — Атаман Василей слободу зело умно захватил, он смел, отважен. А что пьет, то и воробей пьет. Ты тоже не без греха. И советы его не плохи. Слышал ты, как атаман все по-доброму раскумекала?
— Плохо раскумекала! У нее, я вижу, одно на уме— как бы недругам своим за обиды отомстить.
— А что в том плохого? — спросил Васька.
— Если бы она одна была. Мсти кому хошь и сколько хошь. Но за нею много тыщ людей идет, они-то почему за ее обиды кровью должны платить. Они не для того рогатины взяли. Они за волюшку поднялись. И ты, Алена, только об этом мыслить должна. Нам на Шацк сейчас итти не можно. И крепости ныне брать не нужно. Взяли одну — хватит. Суть одоления не в них. Вот взяли мы Темников. Чтоб его держать, тыщу, а то и две тут надо посадить. Шацк возьмем — еще тыщу, Касимов — тыщу. А с чем воевать будем? Нам надо царскую силу перемалывать, нам надо арзамасскую дорогу держать. От Темникова до Арзамаса семьдесят пять верст. Единственная дорога и вся в лесах непролазных. Надо на нее всю рать посадить, на каждых пяти верстах засеки сделать. Дорога сия болотиста, на нее с пушками не проедет никакой воевода, только пешочком. Мы на этих засеках главную рать и перекрошим. Ты, атаман, как хошь, а я пойду на арзамасскую дорогу. Вот это ныне я и хотел тебе сказать. Прощевайте пока. Думайте!
Кукин перешагнул через скамью, вышел, резко хлопнув дверью.
— Останови его, Алена! — крикнул Савва. — Он хмелен, а без него нам нельзя.
Аленка накинула на плечи шаль, выбежала велел Кукину. Догнала его на дворе. Схватила за рукав:
— Остановись, есаул. Нельзя же так! Мы подумаем, посоветуемся. Может, по-твоему сделаем.
— Не понимаешь ты ничего, атаман, — Кукин положил руки на плечи Аленке и с обидой заговорил — Помнишь, там, в монастыре. Ты думаешь, почему я за тобой пошел? Да мила ты мне, люба. Как я рассуждая? Поднимем мы с тобой войско, одержим не одну победу, ты же видишь, я воевать умею, полюбим друг друга… А теперь? На кого променяла! На Ваську-не ковыряй в носу! Под образа-то встала зачем?! Ну потешилась бы так просто, потом поняла бы пустоту его, ко мне приклонилась бы. А теперь все! Я тебе не попутчик. Прости, — Кукин снял руки с плеч и пошел к воротам, ссутулившись, медленно.
Мирон Мумарин упорно пробивался к Темникову. У Ядрина к ним пристали еще две сотни черемис и чуваш и пошли на Мурашкино. Там, по слухам, атаман Максимка Осипов собрал около 15 тысяч и, взяв Мурашкино, готовился итти на Арзамас. Мирон почувствовал, что Осипов затеял верное дело и может нанести воеводе Долгорукому большой урон. Но ошибся. Максимко Мурашкино взял, это верно, но воевать князя не торопился. В богатой округе было много помещичьих усадеб. Максимка, распылив свою армию, грабил добро, убивал приказчиков и бар, громил питейные дворы. Мумарин понял, стоит только тут появиться двум-трем царским полкам, и от армии Осипова не останется и следа. Мирон на усадьбы ходил тоже, но ничего кроме лошадей и кормов не брал. Потерял в схватках сотню людей, зато остальных четыре сотни посадил на коней и оторвался от Осипова. Через села Шарапово и Мамлеево, не ввязываясь в бои, он шел, верный зову Аленки, на Тем» ников.
Аленка дня три ждала возвращения Кукина. Но он не приходил. Васька утешал:
— Да наплюй ты на него! Знаю я, почему он убег— из ревности. Он под тебя клинья подбивал, старый хрен.
— Он не старый. Ему тридцать пять всего. Я знаю.
— Да не пропадем мы без него. Врать больно горазд.
— Он не врет, он все знает.
— Все? Про Федьку Сидорова сказал — убили. А он жив. И войско свое ведет к нам.
— Откуда узнал?
— Прибежали люди из-под Панцова. Сами видели.
— Много?
— Человек сорок. Рассказывают, что про тебя по всему свету слухи идут. Дескать, ходит под Темниковом баба-атаман, раненых не бросает, а лечит, людей в бане моет, вином угощает. Вот увидишь — потекут к тебе целые тыщи.